10 октября 2017 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл посетил Российский государственный социальный университет (РГСУ), где принял участие в работе I Международного коммуникативного форума «МедиаПост». В актовом зале главного корпуса РГСУ Предстоятель Русской Православной Церкви обратился со словом к участникам форума, а затем ответил на вопросы аудитории.
— Здравствуйте, Ваше Святейшество. Меня зовут Захар Бочаров, я являюсь студентом I курса факультета коммуникативного менеджмента. Безусловно, сегодня молодежь является особой социальной группой, конфликтующей с остальными социальными группами. Эти конфликты проявляются в разногласиях со взрослыми, в желании как-то отличиться от остальных людей, навязать свою культуру, выступить против общих уставов общества. Скажите, пожалуйста, как Вы считаете, чего не хватает современной молодежи, чем она отличается от молодежи минувших лет и о чем нужно разговаривать с современным поколением?
— Спасибо. Чем она отличается от молодежи минувших лет? Внешне очень отличается. Высокий уровень потребления, высокий уровень комфорта, к которому люди привыкают. Я отношу себя к поколению тех людей, которые жили в принципиально иных условиях. Послевоенная жизнь в Ленинграде, в одной маленькой комнате в коммунальной квартире, печное отопление, холодная вода… Начиная с семи лет, моей обязанностью было топить две печки в доме: я должен спуститься вниз в лютый (до минус 30-ти с лишним градусов!) мороз, открыть висячий замок, который почему-то плохо открывался, положить две веревочки, а на них — поленья. Если поленьев не было, наколоть их — в семь лет! Потом перевязать, взвалить на спину и подняться в старинном петербургском доме с высокими потолками на пятый этаж (это как сейчас на девятый). И больше всего я боялся, что веревочки развяжутся, — пару раз так и было, поленья рассыпались по всей лестнице. И вот я всё это собирал, приходил домой, топил печку. Пищу готовили на дровах. Ни парового отопления, ни горячей воды. И это никакой не героизм — все так жили…
Так вот, разве эти тяжелые условия помешали нашему развитию? Понизили уровень нашего интеллекта? Повлияли на уровень образования и культуры в стране? Совсем нет! Выдающие советские ученые, замечательные писатели — все прошли через трудный образ жизни. А войны? А ленинградская блокада? Это, конечно, не значит, что необходимо жить так же плохо, чтобы чего-то в жизни достигнуть, но что же было? Дети росли мужественными, сильными, самостоятельными. Попробуй покапризничай, когда пять человек в одной 19-метровой комнате! Не получится!
Ни в коем случае я не подвергаю сомнению правильность того, что сегодня условия жизни меняются в лучшую сторону. Повышается комфорт, и слава Богу! У нас прекрасные машины и гаджеты, многие ездят за границу, — слава Богу, что так! Но в чем я вижу опасность — в том, что человек, живя в комфорте, не уделяет особое внимание своему внутреннему состоянию.
Нельзя внутренне расслабляться, иначе человек превратится в мягкий пластилин, из которого можно лепить все что угодно. Стержень должен быть еще более твердым, чем у людей моего поколения. У нас этот стержень формировала внешняя среда — очень жесткая. А вот сегодняшняя среда, достаточно комфортная, — формирует ли она этот стержень? Сомневаюсь. Так что же, без стержня будем жить? Это невозможно — как человек не может жить без позвоночника, который удерживает весь скелет, так и внутренний стержень должен обязательно быть у каждого. Поэтому внимание к своему внутреннему духовному состоянию, к своему интеллектуальному развитию, к поддержанию физической формы (почему и спортом сейчас особенно важно заниматься) — всё это совершенно необходимо для формирования сильной личности в условиях повышенного бытового комфорта.
Многим ли удается быть такими? Да, сегодня очень многим удается быть сильными. Я нередко встречаюсь с представителями молодежи и думаю: «Вы намного сильнее, умнее, чем мы в свое время были». Но нужно помнить: чтобы сохранить самого себя, чтобы не превратиться в мягкий пластилин, из которого кто-то будет лепить всё, что хочет, нужно очень внимательно относиться к своему внутреннему состоянию — духовному и интеллектуальному. Вот почему я глубоко убежден, что на нынешнем этапе развития цивилизации особенно важен религиозный фактор, потому что он мобилизует человека.
— Благословите, Ваше Святейшество. Евгения Делеске, студентка IV курса, факультет коммуникативного менеджмента, Центр православных медиа. Я бы хотела спросить следующее. Работа журналиста во многом соответствует христианской этике, профессиональной журналистской этике. Только одно их отличает: журналист профессионально пишет и о хорошем, и о плохом, а христианин не всегда спешит рассказать о своих добрых делах. Как Вы думаете, стоит ли об этом говорить? Не будет ли это хвастовством или гордыней?
— Все зависит от того, с каким настроением вы говорите, какие цели вы преследуете. Если в вашем тексте имплицитно присутствует мысль «посмотрите, какой я хороший или какие мы хорошие», то, конечно, люди могут решить, что это реклама. Ни Церковь, ни христианин не должны рекламировать самих себя. Но нужно помнить и слова Спасителя «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославили Отца вашего Небесного» (см. Мф. 5:16)). А как же еще можно научить вере, расположить людей к вере, если не говорить о добрых делах, совершаемых Церковью, совершаемых христианами? Поэтому я против навязчивой рекламы — «посмотрите, какие мы хорошие, вот мы везде трудимся», но я за то, чтобы делать известными примеры выдающихся духовных подвигов, направленных на то, чтобы другому человеку было лучше в жизни.
Я часто посещаю разного рода заведения, где заботятся о сиротах, о больных детях, в том числе безнадежно больных. Я вижу, как трудятся врачи, младший медицинский персонал, как ведут себя родители, на руках которых умирают дети. На меня это производит огромное впечатление, для меня это духовная подпитка. А если человечество не будет знать, что и сегодня очень многие его представители совершают добрые дела, то люди разуверятся в том, что такие дела вообще возможны, потому что слишком высок уровень потребления, эгоизма, пренебрежения к жизни других людей. Поэтому глубоко убежден в том, что люди должны знать о добрых делах, ведь и Господь призвал нас к тому, чтобы мы не ставили свет под спудом, но высоко на свечнице (см. Мф. 5:15).
— Здравствуйте, Ваше Святейшество, благословите. Александр Гусев, магистрант, Центр православной журналистики РГСУ. В нашем университете, как уже говорила Наталья Борисовна, несколько лет действует Центр православных медиа, где, в частности, обучаются монахини, послушницы. Как Вы считаете, Ваше Святейшество, имеет ли сегодня смысл монашествующим получать дополнительное образование, в частности, в светских вузах? И если да, то почему и какие направления наиболее востребованы сегодня?
— Образование — это всегда хорошо. Я настаиваю на том, чтобы монахини и монахи не останавливались в своем интеллектуальном развитии, чтобы они учились. Существует, конечно, некое напряжение между желанием получать образование и стремлением вести монашеский образ жизни. Это напряжение не надо игнорировать, — просто нужно задуматься о том, как помогать монашествующим, которые получают образование в светских учебных заведениях. Вообще, монастырь — это уединение, и недаром все монастыри были окружены стенами — не только потому, что иногда приходилось держать оборону от врагов, но еще и потому, что человек, который заходил за эти стены, ограждал себя от мира. Это давало возможность максимально сконцентрироваться на внутренней духовной жизни и достичь очень высоких результатов.
Сегодня никаких монастырских стен не существует. То есть физически они есть, но свои функции не выполняют. Если в кармане у монашествующего есть мобильный телефон, значит, никаких стен нет. Одним кликом он может выйти на любую информацию, часто бросающую вызов монашескому призванию и негативно воздействующую на инстинктивное начало человека. Мы знаем, как тяжело, особенно для молодых, бороться с искушениями, когда они не только где-то в подсознании, но и в зрительных образах. Так уж устроен человек. Господь вложил в нас эти инстинкты, и поэтому монашествующий борется с их проявлениями, чтобы дух победил плоть, — а здесь что получается? Ну, а если монашествующий выходит за пределы монастыря и погружается в секулярную атмосферу учебного заведения, даже самого серьезного, то и здесь тоже много вызовов.
Поэтому я за то. чтобы иноки получали духовное образование, но на это нужно всегда получать благословение от опытного духовника, который знает состояние души, сильные и слабые стороны. У нас были случаи, когда всё очень плохо кончалось. А бывали случаи, когда я запрещал. Однажды молодая, умная монахиня обратилась ко мне с просьбой дать ей разрешение поехать за границу учиться, но я ей запретил, потому что понял: она либо не вернется из-за границы, либо вернется другим человеком. В каких-то случаях так и надо поступать. Позднее она стала обучаться в одном из наших вузов, и обучается прекрасно.
Нельзя останавливать монаха или монахиню в стремлении получать образование — это контрпродуктивно и даже греховно, потому что нельзя мешать человеку развиваться; но нужно сделать все для того, чтобы образование, погружение в светскую среду не разрушило внутреннюю целостность того, кто решил продолжить свое образование и получить некие знания в светской среде. Потому что внутренняя интегральность важнее всего, и в первую очередь для монашествующих. Поэтому я «за», но при определенных условиях.
— Спасибо.
— Еще относительно монашествующих, которые обучаются в вузах. Не только у монаха или у монахини, обучающихся в вузе, есть ответственность за сохранение своего собственного состояния, но, я думаю, и у тех молодых людей, которые окружают монаха или монахиню, должна быть некая ответственность за сохранение внутреннего мира этого человека. Не надо его провоцировать, не надо делать что-то такое, что сбивало бы человека с пути, на который он или она стали. Поэтому в каком-то смысле это ответственность и для той группы молодежи, в которой монах или монахиня получают высшее образование.
— Меня зовут Максим, я студент II курса ФКМ. У меня такой вопрос. Сфера коммуникации меняется последнее время очень сильно, и ни для кого не секрет, что Церковь работает в социальных сетях. Появилось много различных проектов, священнослужителей-видеоблогеров. Как Вы считаете, допустима ли вообще такая форма миссии и допустима ли такая форма общения священников со своей паствой?
— Да, конечно, допустима, и я даже приветствую такую форму общения. Но к священнослужителям, которые входят в это информационное пространство, которые используют, в том числе, видеоблоги, должны быть предъявлены повышенные требования. С одной стороны, нужно быть убедительным для аудитории, к которой ты обращаешься, чаще всего молодежной, но ни в коем случае ни твой внешний образ, ни способ выражения твоих мыслей не должны быть соблазном. Потому что человека, который избрал такой способ передачи обществу религиозных идей, могут видеть и слышать люди очень разные. Иногда у выступающего формируется некий стереотип: моя аудитория в основном говорит на таком языке, мыслит в этом понятийном аппарате, значит, и я должен говорить таким языком и использовать этот понятийный аппарат. Но иногда священнослужители общаются с аудиторией, крайне неудачно следуя этому стереотипу. Глубоко убежден, что это огромная ошибка.
В уже далеком 1994, кажется, году, когда меня пригласили на 1-й канал вести «Слово пастыря», я задумался, на каком же языке мне разговаривать с аудиторией. Ведь в основном это неверующие люди, граждане бывшего Советского Союза, которые ничего о Боге не знают. Но, с другой стороны, ведь включит и кто-то из наших прихожан, будет слышать какие-то слова от митрополита (тогда я имел этот сан) и смущаться. Долго думал, а потом перекрестился и сказал: «Буду говорить так, как говорю, ни под кого не подделываясь. А это уже проблема тех людей, которые меня слышат, — принимать этот язык или не принимать».
Думаю, так и должны поступать наши священники, потому что если они используют искусственный язык, принятый в какой-то среде, то они себя представляют неестественными. В храме же они так не говорят! Допустим, включает компьютер кто-то из прихожан и видит, как батюшка в клоуна превращается. Но ведь это совершенно недопустимо! Ты должен оставаться самим собой, ты должен убеждать не мишурным блеском и не прибегая к фразеологическим штампам или псевдоанглийским интонациям, с которыми часто говорит наша молодежь. Никак не могу понять, откуда это: по-английски говорить не умеют, а интонации — псевдоанглийские. Что это? Может быть, вы как социологи мне объясните, откуда это берется? Словно болезнь какая-то: старшее и среднее поколения говорят на нормальном языке, а дети с английскими интонациями, будто из Кембриджа приехали. Но ведь это вовсе не так! Нельзя использовать то, что не является для тебя неорганичным, что не является твоим собственным, иначе это карикатура, фарс. И люди видят, что это фарс, и, конечно, если фарс исходит от священника, то это беда.
Вот с такими оговорками я бы приветствовал участие нашего духовенства в социальных сетях и видеоблогах.
— Послушница Екатерина Каштенкова, IV курс, Центр православных медиа РГСУ. У меня такой вопрос. Сейчас у каждого прихода есть свой сайт или аккаунт в социальных сетях. Священники стали доступней не только для своих прихожан, но и для невоцерковленных людей. Как Вы к этому относитесь? Насколько это уместно? И насколько необходимо невоцерковленным людям консультироваться со священником по разным вопросам?
— Консультироваться или нет — это дело людей. Я бы очень приветствовал, если бы люди чаще консультировались. Что же касается сайтов и аккаунтов, я считаю это правильным. Это же средства коммуникации, которые сегодня использует абсолютное большинство людей. Конечно, там должна присутствовать и Церковь, но с теми оговорками, которые я имел возможность сформулировать, отвечая на предыдущий вопрос. Конечно, хорошо, но для этого очень важно в случае сомнений обращаться к специалистам, которые профессионально работают в сфере православной журналистики. У нас есть Синодальный отдел, который координирует всю эту деятельность в масштабах Церкви, проводит различные семинары и фестивали. Важно, чтобы священник, вступая на путь общения с паствой через такие средства массовой информации, имел определенные навыки и руководствовался некими правилами, как ему себя вести перед лицом и внутри этой информационной стихии. Потому что самое главное — чтобы не было соблазна людям. Помните: лучше, чтобы мельничный жернов повесили на шею человека и утопили в пучине морской, чем если бы он соблазнил хоть одного из малых сих (см. Мф. 18:6). Думаю, эту фразу должен иметь перед глазами каждый священник, который обращается таким способом к широчайшей аудитории.
— Здравствуйте, Ваше Святейшество! Я Разумовская Полина, студентка II курса Российского государственного социального университета. У меня такой вопрос. Сейчас у детей много различных игрушек, и это понятно, потому что дети познают мир через игру. А как бы Вы отнеслись к появлению игрушек на религиозную тему, например, если бы это были какие-то ангелы, волхвы и тому подобное?
— Отношусь, конечно, положительно, потому что ребенок действительно познает мир через игрушки. Самое главное — здесь должна быть мера, чтобы ребенок, у которого будут возрастать религиозные чувства и появляться какие-то знания, не превращал эту игру в некое неосознанное кощунство.
Расскажу вам о своем собственном опыте. Я родился в семье священника, еще в раннем детстве стал посещать храм, и атмосфера богослужения очень меня захватила. Будучи трехлетним ребенком, я решил служить дома. У меня даже было свое «облачение» — кстати, оно до сих пор хранится в родительской квартире в Петербурге. Мне сшили маленькую «епитрахиль» из протодиаконского ораря, какую-то «фелоньку», и я совершал богослужения, причем папа разрешал мне служить Литургию только до Херувимской, — «а дальше, говорит, уже будет неправильно, нельзя тебе совершать». Это была игра, но вот однажды пришел к нам профессор консерватории, который хотел стать священником. Он ходил к нам домой, чтобы папа его подготовил к священническому служению, — поступить в семинарию для него было немыслимо. И вот он пришел к нам, в ту самую 19-метровую комнату, а отец задерживался. Желая как-то развлечь гостя, я его спросил: «А Вы не хотите, чтобы я Вам послужил?» Он говорит: «Да, очень хочу». Я говорю: «Вам что послужить, молебен или панихиду?» Тот подумал и говорит: «Ну, давай панихиду». И я ему отслужил всю панихиду наизусть. А он у папы моего брал какие-то уроки, в том числе по уставу и по литургике. И когда отец пришел, гость ему и говорит: «Вы знаете, Ваш сын служит панихиду так, как я не смогу, наверное, даже когда рукоположусь, — он все знает наизусть».
Это была игра, но, кроме пользы, от этой игры ничего не было. Так что во всем нужна мера, а меру должны определять взрослые люди.
— Здравствуйте, Ваше Святейшество! Я Юрченко Дарья, студентка I курса факультета коммуникативного менеджмента РГСУ. Когда-то давно по телевизору показывали многосерийный мультфильм, герои которого путешествовали по Библии. Они переносились в прошлое, общались с героями библейских историй. Этот фильм в доступной и понятной форме рассказывал детям про Бога и веру. К сожалению, этот фильм был иностранный. Будет ли у нас какой-то собственный проект, с тем чтобы доступно рассказать об этом детям?
— Я помню этот фильм — замечательный! Ну, дай Бог!.. Советские мультфильмы были сделаны на самом высоком уровне, на них воспитывалось не одно поколение детей. Поэтому хорошо было бы, чтобы у нас была возрождена эта индустрия и чтобы появлялись новые фильмы, в том числе на религиозные темы. Это был бы хороший способ восприятия детьми, в том числе, библейских сюжетов.