Фото: Официальный сайт ККВ
Более четверти века прошло с тех пор, как был принят закон о реабилитации казачества, закона, который для многих стал отправной точкой истории и жизни.
Почему-то в семьях не принято было говорить о репрессиях, которым подверглись наши родные и близкие. Рассказывали о том, как воевали в Великую Отечественную войну как погибали, а вот о репрессиях, расказачивании, депортации не говорили, а может, не хотели ворошить прошлое. Но вот грянула перестройка, а в апреле 1991 года закон «О реабилитации репрессированных народов».
Всего в начале января, по благословению епископа Армавирского и Лабинского Игнатия, руководителем отдела по взаимодействию с казачеством и духовником Лабинского казачьего отдела был назначен священник Вячеслав Зуев. Сам он такой должности не противился, ведь казачество у него в крови. За эту принадлежность к казачьему сословию его предки пострадали во время репрессий. Воспоминания о той ссылке в семье не забыты и по сей день.
— Мать моего отца – Лидия Фадеевна была репрессирована с Украины, из Бердичева, семья жила не богато, но «под раздачу» попали все равно. Сослали в Пермский край. У бабушки был муж и сын Иван, которому сейчас за девяносто и живет он в Макеевке, под бомбежками. В ссылке ее муж умер от голода. Отец моего отца – Зуев Михаил Никитович был родом из донских казаков. Жили они на хуторе Зуевском, Ростовской области, Миллеровского района, там был родовой хутор и жили все Зуевы и всех сразу репрессировали, как говорил дед, осталось только две старухи. — Рассказывает отец Вячеслав. – Когда выселили на Урал, то дом, в котором жила семья, был деревянный и двухэтажный (рассказывал Михаил Никитович), и его разобрали и перевезли в Вешенку (так он называл станицу Вешенскую в которой жили Шолоховы) и сделали в ней первый Советский сельсовет.
Всех отправили в Пермскую область (ныне – край), Чердынский район, (расположен в крайней северной части Пермского края) во вновь созданный для репрессированных поселок Новина. Сейчас этого поселка нет, как небыло его и до того, когда туда привозили репрессированных. Людей оставляли прямо в тайге, с детьми на руках, часто без теплой одежды, инструментов и еды. Без элементарных средств к существованию. Люди должны были сначала построить землянку, затем своими силами валить лес и строить дома. При всем при этом должны были сами себя прокормить. Дед завел там пасеку, даже гречку приспособились выращивать на севере! В поселке жили чехи, немцы, евреи, казаки, украинцы, все «неблагонадежные» для Советской власти. Вокруг поселка была тайга, болота и редкие местные поселения. Выжить в таких условиях южанам было очень сложно.
— Непонятно, почему моих предков Зуевых и Беспальчук (фамилия по бабушке), репрессировали в 1931 году, — рассуждает Вячеслав Анатольевич. — Гражданская война закончилась в 1924 году, их должны были отправить либо сразу после окончания войны, либо в 1937 году, когда началась вторая волна «расказачивания». Их сослали межу этими годами, причем сразу всем хутором, а это значит, что они, скорее всего, были не лояльны к новой власти. Предположительно, не хотели создавать колхоз.
В ссылке погибло много ближайших родственников моего деда: его отец, братья. Когда выгрузили в Чердыни, то местные люди, в основном помесь финно-угорских народов, маленького роста, показывали на казаков пальцами и говорили: «Великанов привезли!». Такие они были здоровые. Лицом дед был очень похож на Чапаева-Бабочкина из старого знаменитого фильма.
На войну деда не призвали, он остался единственным мужчиной на весь поселок. На нем висела вся мужская работа: молол муку на мельнице для поселка, управлял единственной машиной, которая ездила на дровах и перевозила эту же самую муку с мельницы на пекарню. Ему было 35 лет. К этому времени дед уже женился на овдовевшей бабушке, в 1946 году родился мой отец – Анатолий Зуев. Отец тоже репрессирован, несмотря на то, что родился уже в Новине. По постановлению ВС РФ от 1992 года все рожденные до 1947 года включительно считаются репрессированными.
Годы, проведенные в ссылке, составляют очень большой отрезок жизни и не самой легкой, часто на грани жизни и смерти, особенно в первое время. В семье Зуевых тоже многое помнят, может быть поэтому покинули Пермскую область (тогда еще), как только получили паспорта. При Сталине у колхозников паспортов не было, они находились практически в крепостном состоянии. Дед Миша вместе с бабушкой, сыном Николаем, дочерью Марией и Любой, поселились в Новокубанске. Он, всю оставшуюся жизнь, ходил согнувшись и опираясь на палку или велосипед. Годы тяжелого труда и холод дали о себе знать. Все родственники по отцовской линии, теперь живут на Кубани. Сам отец Вячеслав перебрался одним из последних, пару лет назад.
— Из рассказов людей, которые жили в ссылке, — вспоминает Вячеслав Зуев, — еще до войны, когда репрессированных привозили в лагерь (а нужно отметить, что это не был лагерь в широком понимании этого слова, иногда это была просто поляна посередине тайги), выгружали и начиналась борьба за выживание. Дальше дела могли развиваться по-разному: если начальник поселения хозяйственный, то он обеспечивал людей орудиями труда для строительства и заготовки дров, палатками, продуктами. А если начальник поселения равнодушный – то большинство погибали. Старики рассказывали, что шли оголодавшие люди по деревням и побирались. В лесу лежали где попало трупы людей, которых даже некому было хоронить, все были измождены тяжелыми условиями новой северной жизни и отсутствием еды.
Я помню, еще был ребенком, мы шли с отцом по лесу (он в то время работал лесничим), там был большой заболоченный участок земли и я увидел много бугров в болотной воде. «Что это?» – спрашиваю отца. А он говорит: «это могилы! Людей умирало очень много, негде было хоронить, вот и закапывали прямо в лесу. Им повезло еще, что вообще похоронили». Вот такая была жизнь у людей, которые попали под репрессии.
В этом году ККВ отмечает 25 годовщину со дня реабилитации. Но это больше скорбная дата, чем праздничная. Ведь за каждым постановлением об аресте, за каждым доносом стоят сотни тысяч неучтенных жизней, тысячи прерванных поколений. История не сохранила для нас реальных цифр трагедии репрессий, учетные книги были уничтожены, а людей никто не считал, вот и выходит, что до сих пор трудно оценить весь масштаб печальных событий тех лет.